В последние годы апелляции к опыту Сингапура и других «азиатских тигров» превратились в своего рода бонтон отечественной прессы. Именно на Ли Куан Ю, а не на Пиночета теперь модно ссылаться, чтобы проиллюстрировать тезис о благотворности авторитарного режима в сочетании с политикой laissez faire для экономического развития.

Крайне любопытно при этом, что собственно экономическая политика, обеспечившая устойчивый рост Сингапура и других «государств развития» Восточной Азии, остается вне поля рассмотрения наших журналистов.

Сингапур принято рассматривать как своего рода неолиберальную утопию: идеальное воплощение свободного рынка на нашей грешной земле. Впрочем, эта картина имеет мало общего с реальной стратегией развития этой страны, для понимания которой следует обращаться не к Хайеку, а скорее к Шумпетеру. Идеи этого австро-американского экономиста оказали основополагающее влияние на экономическую политику послевоенной Японии и опосредованное – на всех ее соседей по региону, копировавших японскую модель развития.

Контролируемое чудо

Партия народного действия победила на первых же выборах в Сингапуре в мае 1959 года, сразу после того, как остров получил самоуправление в рамках Британской империи. Лидер партии Ли Куан Ю получил контроль над законодательной ассамблеей и возможность сформировать однопартийное правительство.

Промышленный сектор составлял тогда лишь 11% ВВП Сингапура. Для сравнения: 35% приносила торговля, что неудивительно для острова, на котором располагался один из крупнейших портов Британской империи. Промышленная политика Сингапура в этот период была «оборонительной» и опиралась на систему импортных квот, под защитой которых проводилась импортозамещающая индустриализация.

В 1959 году правительство издает Industrial Expansion Ordinance, установив налоговые каникулы для новых предприятий. В 1961 году создается Агентство экономического развития (Economic Development Board), в полномочия которого входит поиск потенциальных точек роста и выделение «пионеров» в этих отраслях. Этим пионерам предоставлялись льготные условия налогообложения, а также дешевые кредиты из средств Central Provident Fund (фактически пенсионного фонда), в который граждане обязаны были отчислять около 40% своих зарплат.

Прозвучит парадоксально для современного российского читателя, но руководство Сингапура вовсе не делало ставку на свободную конкуренцию, как это принято считать. Скорее наоборот – в полномочия Министерства финансов входило ограничение количества фирм, действующих в той или иной отрасли. В этом они привычно следовали за Японией.

Еще в 1920-е годы Шумпетер задался вопросом: если монополизация всегда настолько пагубна для экономического развития, то почему самые высокотехнологичные и быстроразвивающиеся на тот момент отрасли (например, нефтедобыча или производство алюминия) являются наиболее монополизированными? В то же время в отраслях, состояние которых наиболее близко к совершенной конкуренции (например, в английской угольной промышленности или в американском сельском хозяйстве), быстрого роста производительности не наблюдается.

Руководство Сингапура вовсе не делало ставку на свободную конкуренцию, скорее, наоборот, занималось ограничением количества фирм.

Шумпетер пришел к выводу, что в прорывных отраслях устанавливалась положительная связь: введение инноваций давало монопольную власть пионерам индустрии, а затем эта власть позволяла им получать сверхприбыли с тем, чтобы дальше вкладывать их в производство.

Исходя из этих соображений, японские администраторы (как только смогли действовать без оглядки на американских советников) прекратили борьбу с монополиями, скорее стремясь установить с ними симбиотические отношения, регулируя их деятельность административно. По такому же пути пошел и Сингапур.

После построения конкурентоспособной промышленности страна переходит от импортозамещающей к экспортоориентированной экономической политике. Export Expansion Incentives Act 1967 году установил сниженную ставку корпоративного налога для экспортеров промышленных товаров.



Обязательная зарплата

Еще одним неожиданным пунктом сингапурской стратегии было систематическое очищение страны от устаревшей (к очередному этапу развития) промышленности. Так происходило каждый раз после того, как страна взбиралась еще на одну ступень по мировой лестнице разделения труда.

В 1960-е годы правительство поощряло создание в стране предприятий с высокой трудоемкостью (легкая промышленность, судоремонтные мастерские и т.д.). Но с начала 1970-х, после того как проблема безработицы была решена, эти предприятия стали вытеснять экономическими методами, не последнее место среди которых занимало директивное повышение заработной платы.

Нередко утверждается, что в Сингапуре нет законодательно установленного размера минимальной оплаты труда. Этот тезис, формально верный, по существу является издевательским, так как в стране существует система рекомендаций по этому вопросу – Progressive Wage Plan. Этот план определяет уровень зарплат во всех отраслях в зависимости от должности, образования, стажа работы и т.д. В условиях госкапитализма эти рекомендации являются фактически обязательными, причем последовательное повышение рекомендованного уровня оплаты приводило к изгнанию из страны предприятий с низкой добавленной стоимостью.

Но и в деле создания новой промышленности, преимущественно нефтехимии и электроники, Сингапур не полагался на свободный рынок. Агентство экономического развития (Economic Development Board) создало сеть учебных центров, которые готовили за счет государства квалифицированную рабочую силу для новых отраслей. Параллельно для вновь создаваемых высокотехнологичных предприятий-пионеров вводились налоговые каникулы.

В результате к 1991 году предприятия-пионеры обеспечивали 74% экспорта промышленных товаров – преимущественно в сфере химии и нефтехимии, электроники, производства промышленного оборудования. Этот результат, разумеется, мог быть достигнут только путем тотального нарушения авторского права и заимствования западных технологий. Правда, это нельзя назвать воровством хотя бы уже потому, что в Сингапуре в момент его индустриального рывка не было законов по защите интеллектуальной собственности – первый из них был принят только в 1986 году под угрозой международных санкций.

Эпоха рейганомики и неолиберализма внесла свой вклад в сингапурскую модель – правда, эффект этот оказался преимущественно косметическим. Даже сегодня о степени государственного контроля над экономикой этой страны вряд ли можно судить по доле госпредприятий (State-Owned Enterprises) в совокупном выпуске (около 20%).

Дело в том, что государство владеет рядом холдингов, крупнейшими из которых являются Temasek Holding, Ministry of National Defense Holding, Shengli Holdings, которым, в свою очередь, принадлежат контрольные и блокирующие пакеты во множестве более мелких предприятий. Например, Temasek принадлежат контрольные пакеты акций банков (например, DBS Bank), авиалиний, включая знаменитые Singapore Airlines, компаний SingTel, PSA International, MediaCorp, CapitaLand, Singapore Power, City Gas и т.п. Таким образом, фактически правительство Сингапура контролирует более значительную долю экономики страны, чем это отражается во внеконсолидированной отчетности.

Эпоха рейганомики и неолиберализма внесла свой вклад в сингапурскую модель – правда, эффект оказался косметическим.

Пожалуй, единственный пункт, по которому стандартные описания сингапурского чуда как триумфа политики laissez faire не слишком грешат против истины, – это тезис о слаборазвитой системе социального обеспечения в городе-государстве. Однако отсутствие, например, пособия по безработице компенсируется целым рядом государственных программ социальной поддержки. Речь идет как о разовых выплатах и займах на случай тяжелой финансовой ситуации (Interim Financial Assistance), так и о систематических субсидиях нуждающимся: на съем жилья и оплату коммунальных услуг, на медицину, на оплату детских садов и т.д.



Полезные уроки

Во-первых, основой устойчивого экономического роста может быть только обрабатывающая промышленность. Это не теоретическое заключение, а эмпирический факт.

Все успешные финансовые хабы, будь то Сингапур, Швейцария или Тайвань, либо были промышленными державами в прошлом, либо (куда чаще) являются ими в настоящем. Трактовать эту закономерность можно по-разному. Арриги, например, предложил теорию циклического развития экономики, согласно которой финансовый капитализм представляет собой попросту развитую стадию капитализма промышленного: когда промышленные доходы уже не могут быть эффективно реинвестированы в промышленность же и направляются на торговлю деньгами.

Принимаем мы эту интерпретацию или нет, но остается несомненным, что со времен промышленной революции не было ни одной страны, поднявшейся из бедности к богатству за счет развития земледелия или сферы услуг. Единственная крупная современная держава, чья экономика в сколько-нибудь значительной мере основана на экспорте услуг, – Великобритания, в недавнем прошлом бывшая мастерской мира.

Во-вторых, во всех странах, где произошли «экономические чудеса», государство стремилось не только к построению национальной промышленности, но и к тому, чтобы эта промышленность была ориентирована на экспорт.

Импортозамещение рассматривалось здесь лишь как первый шаг к выходу на мировой рынок, само же по себе оно, по-видимому, является эволюционным тупиком. Неизвестно ни одного примера успешной индустриализации, остановившейся на этой стадии.

Впрочем, еще первый премьер-министр Великобритании Роберт Уолпол в начале XVIII века заявлял, что вся суть государственного управления заключается в том, чтобы ввозить в страну сырье и вывозить готовые товары. Предлагаем читателю самому оценить, насколько нынешняя политика России соответствует этой максиме, и сделать свои прогнозы относительно судеб отечественной экономики.

Импортозамещение рассматривалось лишь как первый шаг к выходу на мировой рынок, само же по себе оно является эволюционным тупиком.

Наконец, третьим компонентом сингапурского экономического чуда была активная государственная политика по перераспределению доходов от экономического роста.

В этой стране не уповали на неизбежное просачивание (trickling down) доходов от верхов к низам, а напрямую регулировали размеры зарплат, систематически их повышая. Именно этим в первую очередь была обеспечена массовая поддержка государства развития – избиратели голосовали за повышение собственного дохода, а не за абстрактный экономический рост. Когда о Сингапуре говорят как о «диктатуре развития», слишком часто забывают, что он был плебисцитной диктатурой.

Могут ли эти три ключевые идеи прижиться на российской интеллектуальной почве?

Если идея о необходимости индустриализации находит себе сторонников среди отечественных консервативных экономистов и некоторых представителей истеблишмента, то последняя – о том, что государство должно будет способствовать более равному распределению доходов от начавшегося роста, представляется сегодня совершенно маргинальной.

Есть опасность, что провозвестники отечественного промышленного рывка значительно переоценивают патриотизм своего народа и его готовность жертвовать немедленной материальной выгодой ради туманных обещаний когда-либо в будущем получить свою долю пирога.

В этом случае остается неясным, каким образом планируется обеспечивать политическую поддержку намеченного курса. Мобилизационный сценарий не выглядит слишком реалистичным в стране, где практически все влиятельные группы интересов зависят от сырьевого, а не промышленного экспорта.

Камиль Галеев
(slon.ru)
Читайте актуальные новости и аналитические статьи в Telegram-канале «Vzglyad.az» https://t.me/Vzqlyad

Тэги: